статьи
«последний блюз» – это не просто гангстерский сюжет, а философская притча о смерти, вине и иронии бытия. основной творческой мотивацией для написания текста был своеобразный плевок в лицо тогдашнему русскому рэпу, уверенному в том, что тексты должны быть поэтичными и решены в жанре сторителлинга, по факту же косноязычно мямлившему дурацкие байки.

«последний блюз» – это не просто гангстерский сюжет, а модернистская поэма, где уличная эстетика соединена с приемами серебряного века. такой синтез делает текст уникальным явлением в русской хип-хоп-поэзии. в этом и заключался творческий метод тарантула: взять технологии из поэзии и внедрить их в рэперские тексты.

мы возьмём ключевые образы и приёмы из «последнего блюза» и сравним их с поэзией символиста александра блока, акмеиста николая гумилева и футуриста владимира маяковского – одних из столпов поэзии периода серебряного века, каждый из которых работал с образами смерти, города и метафизики
«последний блюз» как модернистская поэма
1. луна и небесные образы
бонч бру бонч
«в небе курит тучи мисс луна – бела и томна»
  • персонификация луны как женской фигуры – прием символистов, где астральное тело становится участником драмы

  • «курит тучи» – бытовое действие, спускающее небесный символ на землю, как у блока, когда его «незнакомка» может стоять у окна в сигаретном тумане
блок
«моей матери»
«дымные тучки плывут под луной, видишь, прорезал эфир бестелесный свет ее бледный, бездушный, пустой?»
  • луна у блока тоже холодная, томная, чужая

сходство: в обоих случаях – не романтическая, а отчужденная луна, отражающая пустоту и холодность мира
2. визуальная метафора и материальность образа
бонч бру бонч
«в пасти неба черной, будто бы большая пломба»
  • небесный свод здесь не метафора «романтического неба», а физическая «пасть» с черной дырой, в которую вставлена пломба
маяковский
«необычайное приключение»
«забыв, сижу, разговорясь с светилом постепенно»
  • солнце как сосед по коммуналке, с которым можно поговорить «по-домашнему»

сходство: в обоих случаях небесный объект становится «осязаемым»
3. город и смерть
бонч бру бонч
«мои надежды растеклись по тротуару липкой струйкой крови»
«люди в форме что-то пишут в протоколах»
  • здесь город равнодушен: улица принимает кровь так же буднично, как дождевую воду. описание без возвышенной скорби, с бюрократической сухостью
гумилев
«заблудившийся трамвай»
«голову срезал палач и мне, она лежала вместе с другими здесь в ящике скользком, на самом дне»
  • в поэзии гумилева город часто становится механизмом, безразличным к человеческой жизни. смерть вплетена в рутину городской машины

сходство: отсутствие трагического пафоса – смерть не событие, а элемент городской обыденности
4. слияние высокого и низкого стиля
бонч бру бонч
«богу не позеленишь жилистую лапу»
  • тут библейский, почти апокалиптический контекст («бог») сталкивается с жаргонно-физиологическим образом «жилистой лапы»
маяковский
«богомольное»
«по божьим престолам похабничают воробьи»
  • один из фирменных приемов маяковского – рядом с возвышенной лексикой ставить разговорную или грубую

сходство: обе строчки одновременно оскверняют «высокое» и подают его в разговорном ключе
5. масштабирование события
бонч бру бонч
«чую предстоит байда покруче холокоста мне»
  • гипербола, выводящая личную смерть в масштаб мировой катастрофы. иронично и пугающе одновременно
блок
«о, я хочу безумно жить…»
«все сущее – увековечить, безличное – вочеловечить, несбывшееся – воплотить!»
  • здесь интимное «я» перерастает в космос. личное желание – «жить» – становится масштабным манифестом: он хочет преобразить весь мир, всю историю. у бонч бру бонч – личная гибель подана в тех же масштабах

сходство: масштабирование личного опыта до космического или исторического уровня

6. автор – участник и режиссер
бонч бру бонч
«я битый червовый туз свой последний блюз, напеваю, ожидая, когда бог откроет шлюз»
  • герой здесь не только участник перестрелки, но и комментатор собственной смерти – это мета-уровень, в духе маяковского, который мог одновременно быть и героем, и голосом, описывающим себя
маяковский
«а вы могли бы?»
«я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня косые скулы океана»
  • маяковский здесь одновременно герой, актер и постановщик. он задает мизансцены, обращается прямо к читателю и к миру. он буквально «ставит спектакль» из образов, выстраивает сцену, где сам играет первую роль

сходство: оба текста позволяют лирическому «я» быть одновременно актером и рассказчиком, комментируя свою судьбу
7. финал – отрешение
бонч бру бонч
«люди в белых халатах накрывают простыней глаза»
  • последняя точка: уход в небытие. лаконичный образ, без драмы
гумилев
«после смерти»
«я уйду, убегу от тоски, я назад ни за что не взгляну»
  • за уходом стоит сухое принятие нового состояния с избавлением от всего прежнего

сходство: и у гумилева, и у бонч бру бонч финал холодно-констатирующий, без эмоциональной накачки
8. цикличность
бонч бру бонч
«но я знаю там сверху в апатичных небесах, дымно курит тучи мисс луна – бела и томна...»
  • песня заканчивается тем же четверостишием, с которого она и начиналась. в результате личная погибель становится не трагедией отдельного человека, а символом вечной цикличности бытия
блок
«ночь, улица, фонарь, аптека…»
«умрешь – начнешь опять сначала и повторится всё, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь»
  • смерть не приносит освобождения. даже после нее все повторится так же, как прежде

сходство: в обоих случаях смерть не окончание, а включенность в вечный круг, где частная гибель равна мировому закону бесконечного возвращения
вывод
«последний блюз» – модернистская поэма в рэп-стиле.

  • от блока – символическая луна, холодный город, апокалиптический масштаб
  • от гумилёва – урбанистическая смерть как часть обыденности, сухая констатация трагедии
  • от маяковского – гротеск, столкновение высокого и низкого, игра со словом

по сути, если бы поэты серебряного века родились в 80-х и читали рэп в начале 2000-х, они могли бы написать что-то очень близкое по духу к «последнему блюзу».

сайт бонч-трибьют.ру
2025, сентябрь